Создатель квантовой электродинамики. Выдающийся американский учёный Ричард Фейнман: биография и достижения, цитаты Участие в психологических экспериментах

Чем велик нобелевский лауреат 1965 года, американский физик Ричард Филипс Фейнман (1918–1988)?

Самый короткий ответ будет таков: Фейнман создал «диаграммы Фейнмана» – интеллектуальный аппарат квантовой электродинамики (КЭД). Диаграмма Фейнмана символически изображает взаимодействие фермионов (кванты материи, любая из 24 элементарных частиц Стандартной модели) и бозонов (квантов поля, носителей взаимодействий) в координатах пространства и времени. Применение метода, разработанного Фейнманом, позволило создать Стандартную модель квантовой физики – стройное представление о кварковой структуре элементарных частиц, лежащее в основе современной физической картины мира.

Несколько более развернутый и более технический ответ таков: «диаграммы Фейнмана» являются формализованным графическим представлением функциональных интегралов по траекториям квантовой амплитуды (комплексного числа, выражающего диапазон бесконечного числа квантовых вероятностей) и сводят в единую математику сразу три фундаментальных уравнения квантовой механики: Гейзенберга, Шредингера и Дирака, каждое из которых может быть получено преобразованием формулировки Фейнмана. В основе формализма Фейнмана лежит использование метода наименьшего действия Лагранжа, который позволяет устранить релятивистские противоречия между решениями Гейзенберга – Шредингера – Дирака и специальной теорией относительности Эйнштейна.

К сожалению, как показывает практика, такой ответ может прозвучать как абракадабра не только для читателей, чье знание квантовой механики исчерпывается школьной физикой, но и для некоторых студентов Физтеха, которые сдавали квантовую физику на младших курсах. Поэтому сказанное в предыдущем абзаце имеет смысл пояснить простыми (и не вполне точными) словами.

Квантовая механика описывает физические процессы микромира как по своей природе вероятностные, и элементарная частица может перейти из состояния А в состояние Б по любой не запрещенной траектории в пространстве и времени, а таких траекторий бесконечное множество. В ряде решений эта бесконечность вероятностей математически обращается в бесконечно большую физическую величину – например, массу или энергию. Фейнман показал, что не обязательно оперировать бесконечным числом траекторий, а можно просто интегрировать их, объединив в единую ожидаемую траекторию. Это математическое обобщение траекторий вероятности позволяет избавиться от дурных бесконечностей. Возможно, фундаментально именно так и функционирует природа, сочетая вероятностный микромир и существующий реально макромир. Полученные таким образом векторы можно отложить в координатах пространства и времени: по оси X время, по оси Y пространство. А если принять, что античастицы – это частицы, двигающиеся назад во времени (до Фейнмана такую интерпретацию предложил в 1931 году швейцарский физик Эрнст Штукельберг), то диаграмма позволяет охватить весь спектр возможных взаимодействий в микромире (развернутое популярное изложение формализма интеграла по траекториям см.: Фейнман, Ричард. КЭД – странная теория света и вещества. Пер. с англ. О.Л. Тиходеевой, С.Г. Тиходеева. Библиотечка «Квант». Вып. 66. М., Наука, 1988 ).

Судьба диаграмм Фейнмана очень точно может быть описана стихами другого великого современника Фейнмана, получившего Нобелевскую премию в 1958 году:

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту,

Нельзя не впасть к концу, как в ересь,

В неслыханную простоту.

Но мы пощажены не будем,

Когда ее не утаим.

Она всего нужнее людям,

Но сложное понятней им.

Борис Пастернак. Волны

Интегралы по траекториям Фейнмана выполняли именно эту задачу – приводили бесконечное разнообразие возможностей в пространстве и времени в конечную простоту. Эта простота принимается нами за должное до такой степени, что диаграммы Фейнмана сейчас иллюстрируют разделы о квантовой физике в учебниках для средней школы. А в момент их создания диаграммы Фейнмана были приняты сообществом физиков-теоретиков скептически.

Во-первых, критики заподозрили в методе, которым Фейнман разделался с проблемой бесконечностей, философские и математические ошибки – философские в отношении подхода к проблеме и взгляда на устройство природы, математические – в расчетах. А во-вторых, физика микромира, за несколько десятилетий до того бывшая революцией, к этому времени уже создала собственный догматизм. Одной из непреложнейших догм было представление о том, что единственным приемлемым доказательством является математическое. У квантовой физики был свой священный язык – формул и уравнений. Чем сложнее и запутаннее, тем лучше! Рисовать картинки считалось профанацией.

Нильсу Бору приписывают обращенное к Вольфгангу Паули и Вернеру Гейзенбергу высказывание: «Мы все согласны, что ваша теория безумна. Вопрос, который нас разделяет: достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной? Я считаю, что она недостаточно безумна». Фримен Дайсон прокомментировал это высказывание так: опубликовать в головном физическом журнале США The Physical Review безумную статью тем проще, чем она непонятнее. Понятные им статьи рецензенты отвергают, непонятные пропускают (Dyson, Freeman. Innovation in Physics. Scientific American, September, 1958. In: Hsu, Jong-Ping Hsu; Hsu, Leonardo. JingShin Theoretical Physics Symposium in Honor of Professor Ta-You Wu. World Scientific, Jan 1, 1998 ).

В цепочке открытий, которые в том числе привели к созданию Фейнманом формализма интегралов по траекториям, было множество примеров идей, «недостаточно безумных» для признания. Поль Дирак в 1928 году очень аккуратно указал, что его уравнение предполагает возможность даже не существования «античастиц» (в кавычках), а наличие решения, в котором фигурирует частица с отрицательным значением энергии. Дмитрий Скобельцын и Ченьян Чао экспериментально наблюдали позитрон, но не смогли или не рискнули интерпретировать свои наблюдения как обнаружение позитрона. Фредерик и Ирен Жолио-Кюри также обнаружили позитрон, но сочли его протоном. Когда в 1932 году Карл Андерсон стал искать и нашел позитрон в космических лучах, он не рискнул признать его «антиэлектроном», пока редактор Physical Review сам не предложил дать новой частице имя «позитрон».

Аналогичная судьба постигла и лэмбовский сдвиг. Этот КЭД-эффект, проявляющийся в смещении тонких линий спектра атома водорода в зависимости от энергетического уровня атома, объясняется тем, что электрон испускает и поглощает «виртуальный» фотон, не поддающийся наблюдению. Доклад, который Уиллис Лэм (в транскрипции XX века Лэмб) и Роберт Резерфорд сделали в июне 1947 года на конференции в Шелтер-Айленде, продемонстрировал, что в теории электрона Дирака не учтены релятивистские эффекты, и стал главным событием года. Именно попытки дать объяснение лэмбовского сдвига и привели Фейнмана к окончательной формализации его метода. Но при этом еще в 1938 году советский физик Дмитрий Блохинцев обнаружил этот эффект, подал работу в «Журнал экспериментальной и теоретической физики» и получил отказ за «необычность расчетов». Затем Виктор Вайскопф обнаружил эффект на несколько месяцев раньше Лэма и, решив, что в его расчетах ошибки, не стал публиковать результаты, после чего выяснилось, что ошибки не было, а ошибся консультант Вайскопфа – Ричард Фейнман (Куземский А.Л. Работы Д.И. Блохинцева и развитие квантовой физики. ОИЯИ. Физика элементарных частиц и атомного ядра. 2008, т. 39, вып. 1 ).

Сам Фейнман тоже достаточно долго преодолевал недоверие коллег. На следующей конференции в Поконо (весна 1948) Фейнман представил первый вариант своего метода. Его способ решения главной текущей задачи КЭД был намного проще, чем альтернативный метод ренормализации Юлиана Швингера (третий метод, средний по сложности, предложил Синъитиро Томонага, тогда живший в оккупированной Японии). Швингер был основным докладчиком первого дня и вызвал всеобщий энтузиазм тем, что был на пределе понимания участников конференции. Фейнман доложил свой метод после Швингера и попал под критику таких тяжеловесов, как Ханс Бете, Поль Дирак и Нильс Бор, которые заподозрили его в посягательстве на основы квантовой физики, в том числе принцип исключительности Паули.

Далеко не все, что в физике кажется основами, таковыми является. Меньше чем через десять лет, в 1956 году, Ян Чжэньнин, Ли Чжэньдао и У (Ву) Цзяньсюн опровергли для слабых взаимодействий считавшийся фундаментальным закон сохранения четности. Четность понимается как равноценность объекта и его отражения – образно говоря, если вы показываете отражению язык, отражение покажет язык вам. Но в микромире это не всегда так – там отражение может не отреагировать или показать вместо языка что-нибудь другое.

Ричард Фейнман и физик Ян Чжэньнин. 1950-е

SSPL / Getty Images

Здесь стоит заметить, что Нобелевскую премию 1957 года за это открытие получили мужчины Ян и Ли, женщине У премию не дали – по-видимому, здесь, как и в уже известном случае с Лизой Мейтнер, проявилась предвзятость шведских академиков против женщин. Фейнману также часто предъявляли претензии в сексизме, и не всегда незаслуженно.

В значительной мере принятие физиками диаграмм Фейнмана было заслугой не самого Фейнмана, а его младшего коллеги, молодого британского физика Фримена Дайсона. Пока Фейнман работал над публикациями своей теории, тщательно прорабатывая аргументы против скептиков, Дайсон показал, что теории Швингера, Томонаги и Фейнмана математически равноценны. Но Дайсон подошел к диаграммам Фейнмана иначе – он заявил, что можно соглашаться или не соглашаться с тем, что диаграммы отражают истинную физическую реальность (против чего так резко возражали Дирак и Бор в Поконо), но в любом случае они могут служить отличным и надежным способом построения логики вычислений, и продемонстрировал это, построив новую диаграмму Фейнмана для решения своей задачи (F. J. Dyson. The radiation theories of Tomonaga, Schwinger, and Feynman. Phys. Rev. 75 (3)б 1949 ).

И с этого момента физиков как прорвало. К 1955 году в Physical Review не было месяца, когда бы не выходили новые статьи с диаграммами Фейнмана – за пять лет их вышло не менее 150. Методика Фейнмана была достаточно проста и доступна для понимания, чтобы ею смогли пользоваться не единицы, а сотни физиков, притом что ее математический аппарат был на уровне самых строгих требований физической науки. Споры о том, каков физический смысл формализма Фейнмана, не прекратились и сейчас: соавтор и оппонент Фейнмана Марри (Мюррей) Гелл-Манн утверждал, что правила Фейнмана в более значительной мере приложимы к квантовой космологии, а разделивший с ним Нобелевскую премию Швингер принципиально не преподавал диаграммы Фейнмана своим студентам.

Сам Фейнман не считал диаграммы вершиной своих достижений. В нобелевской лекции он так описал свой вклад в физическую науку:

«Я понял, как надо проводить расчеты, тогда как все другие не знали этого. Это был мой триумф; я понял, что мне действительно удалось получить нечто ценное. В этот момент меня убедили опубликовать мой метод, так как каждый утверждал, что этот метод указывает легкий путь для проведения расчетов. <…> Так что же случилось со старой теорией, в которую я влюбился юношей? Я бы сказал, она превратилась в пожилую женщину, в которой осталось очень мало привлекательного; сердца молодых людей не забьются сегодня сильнее при встрече с ней. Но мы можем сказать ей лучшее из того, что можно сказать любой пожилой женщине: она была хорошей матерью и воспитала очень хороших детей» (Feynman, R.P., The Development of the Space-Time View of Quantum Electrodynamics, Nobel Lecture, December 11, 1965. Preprint les Prix Nobel en 1965. The Nobel Foundation. Stockholm, 1966. Перевод И. М. Дрёшша. Успехи физических наук. Т. 91. Вып. 1. Январь 1967 ).

Научное наследие Фейнмана далеко не исчерпывается его вкладом в создание КЭД. Видный научный публицист и популяризатор, физик Лоренц Краусс в своей работе, посвященной научному наследию Фейнмана, выделил целый ряд областей, прогресс в которых стал возможен благодаря работам Фейнмана. Это сверхтекучесть гелия (где Фейнман заочно сотрудничал со Львом Ландау, познакомиться двум исследователям лично помешали власти США и СССР). Это слабые взаимодействия, где Фейнман совместно с Марри Гелл-Манном разработал универсальную теорию V-A (векторного и аксиального токов). Это открытие «черных дыр»: термин из популярного научным сделал научный руководитель Фейнмана, также нобелиат Джон Арчибальд Уилер, а ключевые доказательства проделаны с использованием методик Фейнмана Стивеном Хокингом. Это теория струн – и здесь Краусс отмечает, что сам Фейнман вряд ли бы счел такое наследие лестным для себя: «Теоретики струн делают не предсказания, а самооправдания» (Krauss, Lawrence M. Quantum Man: Richard Feynman’s Life in Science. W. W. Norton & Company, 2011 ).

Интересно, что первоначальная идея V-A теории, которая стала одним из теоретических оснований будущей Стандартной модели, принадлежала Джорджу Сударшану, но его соавтор и научный руководитель Роберт Маршак придержал публикацию, возможно, потому, что считал аспиранта Сударшана не дозревшим до самостоятельной публикации. В итоге альтернативное доказательство, сделанное Фейнманом и Гелл-Манном, которые знали об идее Сударшана от него самого, долгое время считалось первым. Нобелевская премия, не полученная Сударшаном, считается одним из самых серьезных упущений Нобелевского комитета.

Самая малооцененная часть наследия Фейнмана – его вклад в создание параллельных вычислений. В ходе работы в Лос-Аламосе над «Манхэттенским проектом» Фейнман, руководивший группой, производившей вычисления, располагал механическими устройствами, способными выполнять только одну математическую операцию – сложение или умножение (табуляторы и мультипликаторы) (Образцы таких устройств см.: Computer History Museusm , Mountain View, CA ). Фейнман и Стэнли Френкель разработали алгоритм распределения работы, который позволил ускорить вычисления в несколько раз, а в дальнейшем добавили механизм коррекции ошибок, используя цветную кодировку перфокарт.

Через 40 лет Фейнман снова оказался в центре проблемы параллельных вычислений, но на этот раз в стартапе Thinking Machines Corporation, основатель которого, Дэнни Хиллис, учился с сыном Фейнмана, Карлом, в MIT. Здесь Фейнман использовал свои методы, чтобы рассчитать оптимальную нагрузку на микросхемы, значительно сократив требуемые ресурсы и попутно передав стартапу опыт «Манхэттенского проекта» по организации исследовательского процесса (Hills, Danny. Richard Feynman and The Connection Machine. Physics Today, January 15, 1989 ).

Но все изложенное – только рассказ о масштабе научных достижений Фейнмана. Он не дает представления ни об источниках этих достижений, ни о том, что за человек был Ричард Фейнман. И ответ на этот вопрос, возможно, намного важнее рассказа о конкретных достижениях Фейнмана, поскольку Фейнман своей жизнью оставил нам образец того, каким не был, не должен был быть, а мог бы быть человек, прорывающий разумом незыблемые структуры повседневных представлений. Личность Фейнмана – это, возможно, идеал современного инноватора, и те, кто знал Фейнмана, запомнили его совсем не за его научные достижения.

Биограф Фейнмана Джеймс Глик, работавший с документами и воспоминаниями современников, считал, что Фейнман много лет выдумывал свой образ, придерживая невыгодную информацию и выпячивая выгодную (по-видимому, приняв эту точку зрения от Марри Гелл-Манна). Один из эпизодов, которые, по мнению Глика, Фейнман всю жизнь скрывал – отказ Фейнмана-атеиста прочесть заупокойную молитву над могилой неверующего отца (Gleick, James. Genius: the life and science of Richard Feynman. Pantheon Books, New York, 1992 ). Автор не видит возможности согласиться с мнением Глика, что этот эпизод – пример самоцензуры. Знать достоверно мотивы Фейнмана нельзя, и очень много выводов будут не фактами, а догадками. Но кто реален, Фейнман «или светлый образ его», сейчас не так важно. Возможно, Фейнман и выдумал себя. Но выдумывал он себя всю жизнь, всей своей жизнью, и выдумал очень хорошего человека, такого, которому нельзя не завидовать. Факты жизни Фейнмана говорят в пользу того, что Фейнман наблюдаемый был близок Фейнману реальному.

Формальная биография Фейнмана похожа на другие биографии физиков его поколения. Он родился в семье среднего класса в пригороде Нью-Йорка, поступил в Массачусетский технологический институт, где начал заниматься физикой, тогда еще совсем не массовой и не популярной в США наукой – ситуация изменилась через несколько лет, когда в США приехали физики-эмигранты из Европы. Из MIT он перешел в докторантуру Принстона и, судя по биографическим описаниям, обедал за теми же столами в Палмер-холле (столовой аспирантского общежития), что и я, автор этих строк, полвека спустя. Докторскую диссертацию Фейнман защитил под руководством ассистента Джона Уилера по теме, из которой впоследствии выросли диаграммы Фейнмана. Сразу после выпуска в 1942 году Фейнман женился и уехал в Лос-Аламос, где вместе с Хансом Бете разработал расчет выхода ядерного оружия. Брак Фейнмана был счастливым, но недолгим: его невеста Арлин Гринбаум была больна туберкулезом и умерла летом 1945 года, незадолго до первого ядерного испытания. С 1945 по 1950 год Фейнман преподавал физику в Корнельском университете, где работала группа Бете, и в этот период завершил свою ключевую работу по диаграммам квантовых взаимодействий. В 1950–1951 годах он преподавал физику в Бразилии, и с 1951 года – в Калифорнийском технологическом институте (Калтех). В этот период Фейнман женился повторно (брак быстро распался, и в заявлении о разводе его бывшая жена жаловалась, что муж слишком много думает о науке), а затем в третий и последний раз женился на уроженке Британии Гвинет Хогарт, с которой и прожил до смерти в 1988 году.

Виталий Гинзбург, немного знавший Фейнмана лично, возмущался, читая о нем:

«…Некоторые главки книги, посвященные не науке или преподаванию, а, можно сказать, частной или личной жизни Фейнмана, вызывают у меня некоторое удивление и даже чувство протеста. Разумеется, нет или почти нет запретных тем, но мне непонятно, зачем писать в такой книге и в таком стиле об отношениях с женщинами» (Гинзбург В. Памяти Ричарда Фейнмана – замечательного физика и удивительного человека. Наука и жизнь, 1988, №7 ).

Все биографы Фейнмана считали нужным упомянуть, что Фейнман в холостые годы был знатным ловеласом, не пропускавшим ни одной юбки, включая и жен коллег, – некоторые с осуждением, некоторые с поисками оправдания. При чтении комментариев к романам Фейнмана на ум приходят слова А.С. Пушкина:

«Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе. – Писать свои Mémoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно; быть искренним – невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью – на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать – braver – суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно» (А.С. Пушкин – П.А. Вяземскому. 1825. – А.С. Пушкин. Собрание сочинений в 10-ти томах. Т. 9. М., 1962 ).

Все доступные нам источники – письма, отзывы современников, автобиографические рассказы – сходятся в изображении Фейнмана. И во всех своих мимолетных романах, и в двух историях своей любви – трагической к первой жене Арлин и счастливой к последней жене Гвинет, и даже в эпизоде, который так не понравился Гинзбургу (где Фейнман учится приемам соблазнения девушек), Фейнман предстает необычайно цельным человеком, верным своим убеждениям и принципам и движимым одним и тем же порывом – фантастической, абсолютной жаждой жизни, любовью и любопытством к ней во всех ее гранях и проявлениях.

Ричард Фейнман со своей женой Гвинет Хогарт на нобелевском балу

Keystone / Getty Images

Фейнман был одним из самых талантливых математиков своего поколения. Он освоил курс школьной математики самостоятельно за несколько лет до окончания школы, выиграл множество олимпиад по математике, а в конце 1930-х годов поставил абсолютный рекорд на студенческой олимпиаде по математике. Мемуаристы сообщали, что он решал на лету проблемы такой сложности, которые у других отнимали недели и месяцы. Но Фейнман настолько не похож на стереотипного матшкольника-олимпиадника, насколько это возможно: он не замыкается от мира и от людей в скорлупу, а открывается ему на каждом шагу, задавая себе вопросы и тут же пытаясь их решить.

Один из современников Фейнмана говорил о нем, что понять, что Фейнман в депрессии, можно по тому, что он ведет себя чуть веселее обычного. Это замечание относится к периоду 1945–1947 годов, который сам Фейнман характеризовал почти легкомысленно: «немного выдохся». Это самохарактеристика состояния человека, который почти одновременно лишился и любимой жены, и веры в будущее – после применения ядерного оружия моральные ориентиры были утрачены, и мир пришел в состояние «аномии», когда старые правила не действуют, а новых еще нет. За этой самохарактеристикой стоит почти несгибаемая сила духа, который черпает волю к жизни повсюду.

Фейнмана-человека всю жизнь будоражат самые разные проблемы.

Вот он подростком работает на кухне и пытается придумать новый способ резать скользкие бобы – в итоге располосовав себе руку и испортив бобы.

Вот Фейнман задается вопросом, что происходит в сознании, когда человек засыпает, и учится управлять своими снами (автор этого очерка по молодости пытался делать то же самое).

Вот Фейнман спорит за столом в Принстоне, в каком направлении закрутится сегнерово колесо (реактивная вертушка, по принципу которой работает садовая поливалка), если оно будет всасывать, а не выдувать воду, и тут же идет делать лабораторную установку для проверки теорий. Установка взрывается, вся лаборатория в воде. Для тех, кому интересно: всасывающее сегнерово колесо не будет вращаться ни в одну из сторон, так как вода выбрасывается в одном направлении, а втягивается со всех сразу.

Вот Фейнман выясняет, что на множестве сейфов в Лос-Аламосе и Ок-Ридже, включая тот, где хранятся все ядерные секреты США, стоят дефолтные комбинации, и учится открывать их не глядя, а затем подбирает комбинации к сейфам коллег, прикидывая, что бы они могли использовать как памятные числа – у одного это день рождения дочки, у другого числа пи и e (вероятно, Фейнман может считаться еще и первым известным в истории социальным хакером).

Вот Фейнман берет у знакомого артиста уроки «съема» методом «чем меньше женщину мы любим…» (на этом месте я всегда предупреждаю студентов, что прием работал в 1946 году, после войны, когда мужчин было мало и девушки были в невыгодном положении, а в наше время лучше вести себя иначе). Описание этого процесса оставляет впечатление, что Фейнман-исследователь, Фейнман-испытатель полностью подавляет Фейнмана-сластолюбца, женская симпатия для него – тот же сейф, который можно вскрыть, если понимать, как он работает.

Вот Фейнман ставит эксперимент над военными психиатрами на медкомиссии, отвечая на их вопросы: «По форме правильно, а по сути издевательство» – и в итоге получает «белый билет», что твой бравый солдат Швейк.

А вот Фейнман в Бразилии берется учиться играть на барабане самбу – и в итоге даже играет на вечеринках за плату.

Вот Фейнман на спор учится рисовать – и доходит до персональных выставок.

Вот Фейнман берется учиться биологии: два раза, один раз в юности, другой в зрелости – и смешит всю библиотеку, спросив «карту кошки».

Вот нобелевский лауреат Фейнман красит стены в офисе стартапа, покупает карандаши и паяет микросхемы.

А вот Фейнман каждый день пытается доехать с работы домой новой дорогой.

Слабый душой человек попытался бы забыть большую часть этих эпизодов как стыдные и неловкие. Фейнман смеется и над своими неудачами, и над своей неспособностью сделать из них своевременные выводы. Даже нобелевская речь Фейнмана 1965 года – не столько самоотчет об успехах, как у многих других нобелиатов, сколько рассказ о тупиках, ошибках и неудачах, предшествовавших окончательному нобелевскому результату. «Презирать суд собственный невозможно».

Любому человеку прожитого Фейнманом хватило бы на несколько жизней (а многие не обретают и малой доли) – Фейнман вместил все это в одну жизнь. Если верить биографам Фейнмана, его предсмертные слова были: «Умирать второй раз было бы ужасно скучно». Это небывалое жизнелюбие и интерес к жизни и миру и несет в себе истоки истинного величия Фейнмана.

Жадность жизни у Фейнмана – это любопытство и стремление узнать, понять, освоить. Те же мотивы вели и Фейнмана-ученого: желание понять и вскрыть тайные механизмы мироздания. Вероятно, знай Фейнман стихи Пастернака, он бы смог полностью отнести к себе эти строки:

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Все время схватывая нить

Судеб, событий,

Жить, думать, чувствовать, любить,

Свершать открытья.

Биографы и современники Фейнмана отмечали: Фейнман был скептически настроен к всему, что не имело опытного доказательства или разумного объяснения, и не стеснял себя условностями, когда сталкивался с претензией, преклонением перед статусом или попыткой казаться умнее. Математический талант Фейнмана позволял ему понимать, что владение языком математики не означает выдающегося ума его носителя, а, напротив, может позволять безнаказанно молоть чушь. И когда Фейнман сталкивался с тем, что ему казалось чушью, оппоненты не знали от него пощады. Так же критически он был настроен и по отношению к своим собственным теориям и выкладкам, и к пафосу и шарлатанству вне физики – уже упомянутые военные психиатры на комиссии потеряли его уважение, когда не потрудились проверить очевидный факт, который бы показал, говорит он им правду или лжет.

Виталий Гинзбург вспоминал:

«…Некоторые побаивались и недолюбливали Фейнмана (такое у меня сложилось впечатление). Фейнман не считался со многими условностями и даже правилами вежливости. Вот в описанном случае – иностранец на своем плохом английском языке выступает перед широкой аудиторией, ему и так трудно, а его перебивают требованием “скажите что-либо новое”. Я-то совсем не обиделся, ибо привык к такой манере из общения с Л.Д. Ландау и, главное, не страдаю болезненным самолюбием (таково, во всяком случае, мое мнение). А другой мог бы обидеться и затаить недоброжелательство к Фейнману. Кстати, он ведь был, по существу, совершенно прав…»

Гинзбург описывает фирменную манеру Фейнмана, которая была ему присуща еще со студенческих лет:

«Видите ли, когда я слышу о физике, я думаю только о ней и уже не знаю, с кем говорю, и говорю как во сне. Могу сказать: “Нет-нет, вы не правы” или “Вы сошли с ума”… Так получалось, что я всегда был наивным. Никогда не чувствовал, с кем говорю. Всегда был озабочен только физикой. Если идея казалась липовой, я говорил, что она выглядит липовой. Если она выглядела хорошей, я так и говорил: хорошая. Простое дело. Я всегда так жил. Хорошо и приятно, если вы можете так поступать. Мне повезло в жизни – я мог это делать».

Эпизод с Гинзбургом в изложении Фейнмана нам неизвестен. Зато известно, что от резкости Фейнмана пострадал Нильс Бор, которому Фейнман сказал дурака в 1943 или 1944 году. После этого, по словам Фейнмана, Бор, приезжая в Лос-Аламос, приглашал его на частные беседы, поскольку остальные физики позволяли своему чинопочитанию перед отцом атомной теории взять верх над интересами ученой дискуссии.

Вспоминая свою Нобелевскую премию, Фейнман говорил, что Нобелевский комитет мог бы до объявления наград без шума спрашивать согласия лауреатов на награждение и принимать отказы. Сам же Фейнман, по его словам, не отказался от премии лишь потому, что это только бы увеличило медийный шум вокруг него (что, безусловно, так – это показал пример того же Пастернака, чья слава только умножилась недостойной травлей в СССР и отказом от премии). Интересно, что Фейнман, судя по всему, не знал, что за тридцать лет до него точно такое же желание высказывал Поль Дирак, которого Фейнман глубоко ценил. Многие другие физики также отмечали, что с получением Нобелевской премии они потеряли возможность участвовать в науке так же, как прежде, – статус живых классиков исключил их самих и их идеи из научных дискуссий, оставив им только положение поп-звезд.

Лауреаты Нобелевской премии 1965 года: Роберт Бёрнс Вудворд, Джулиан Швингер, Ричард Фейнман, Франсуа Жакоб, Андре Львов и Жак Моно

В эпоху «большой науки», когда все страны выстраивали огромные научно-исследовательские структуры, Фейнман никогда не руководил большими коллективами. Не потому, что он не умел руководить – с этим он хорошо справлялся еще в молодости в Лос-Аламосе, а потому, что он не любил поручать никому поиск, если мог справиться с ним сам. Принимать чужие доклады на веру он тоже не мог. В последний год жизни Фейнман был членом правительственной комиссии по расследованию причин катастрофы шаттла «Челленджер» и за несколько дней превратил почетно-номинальный орган, рассчитанный только на парадные выступления и прием докладов, в рабочий коллектив. В итоге комиссия не только за несколько недель установила причину катастрофы (замерзший кольцевой уплотнитель), но и обнаружила целый ряд технологических рисков при подготовке шаттлов к полету. Фейнман лично бегал по производственным площадкам, опрашивал сотрудников и ставил эксперименты – в том числе один прямо на пресс-конференции, охладив перед камерами образец резины уплотнителя в стакане с ледяной водой. Отчет комиссии по «Челленджеру» сохранил фразу Фейнмана «Реальность важнее пиара: природу не обманешь».

Несмотря на это, мемуаристы вспоминали Фейнмана как человека, который был грозой для пафоса и фальши, но мягок и открыт ко всем, кто искренне тянулся к знаниям, видел свои сильные и слабые стороны и не выдавал себя за то, чем не являлся. Со слов Дэнни Хиллиса: «Он никогда не боялся говорить правду, и как бы ни был глуп твой вопрос, он не заставлял тебя чувствовать себя дураком». Все, кто нуждался в помощи Фейнмана, как правило, ее получали.

Соратник-соперник Фейнмана Юлиан Швингер был очень продуктивным наставником – он подготовил 150 докторов, из которых шестеро стали нобелевскими лауреатами. У профессора Швингера был выверенный метод и школа. Фейнман не оставил после себя научной школы – он был непростым соавтором и совсем никаким научным руководителем, поскольку не считал себя вправе указывать аспирантам, что и как делать. Весь мир считал Фейнмана умнейшим из гениев, а Фейнман не считал себя умней кого-либо. В интервью 1963 года он сравнивал себя с обезьяной, которая не может соединить вместе две палки, чтобы сбить банан: «Обычно я чувствую себя глупым, и лишь иногда мне удается соединить две палки».

Знаменитый вводный курс физики Фейнмана 1960–1962 годов, рассчитанный на первокуров Калтеха, имел очень интересный эффект: первокуры чувствовали себя в аудитории очень неуверенно, а старшие курсы и аспиранты ломились на него. Фейнман читал курс с целью не только дать студентам представление о современной физике и о том, как мыслят ученые-физики, но и с целью заставить их расти интеллектуально, чтобы к концу каждой лекции все выходили немного озадаченными за пределами своего понимания. Фейнман показывал студентам, как одни и те же подходы позволяют решать разные проблемы и как по-разному можно рассматривать одни и те же физические явления в рамках разных теорий. Старшие курсы думали о науке и испытывали вдохновение – а первокуры, вероятно, думали о сессии, и у них лопались мозги (это не факт, а суждение автора, основанное на его многолетнем опыте работы в Физтехе). О педагогическом эффекте этого курса до сих пор идут споры, но «Лекции Фейнмана» и книги на их основе не устарели до сих пор – не потому, что их материалы актуальны, а потому, что актуален подход Фейнмана, который позволяет любому, независимо от степени подготовки, взглянуть на физическую науку свежо и с перспективой (Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. В 11-ти томах. М., 2004 ).

Лекция Ричарда Фейнмана «Движение планет вокруг Солнца» в Калифорнийском университете. 1964

Wikimedia Commons

Фейнман-физик велик своим вкладом в науку, но Фейнман-человек велик и останется великим и тогда, когда его научные достижения будут преданы забвению после новых научных революций. В списке книг, которые я рекомендую своим студентам, всегда есть одна, которую почти все уже прочли, – байопик, написанный по мотивам интервью, рассказов и писем Фейнмана «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман» (Фейнман Р. Ф. Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман! / Пер. с англ. Н.А. Зубченко, О.Л. Тиходеевой, М. Шифмана. М., 2001 ). Более точный русский перевод: «Шутить изволите, мистер Фейнман». Этой фразой в 1940 году супруга принстонского декана аспирантского колледжа Эйзенхарта давала понять аспирантам, что в свете себя так не ведут (один из европейских эмигрантов говорил про нее, что Гитлер не так страшен, как эта дама).

Не так давно я беседовал после пары на Физтехе с одним из студентов, который спрашивал меня, откуда я беру все эпизоды и примеры в лекциях (которые я приводил не по конспекту, а по памяти). Когда разговор зашел о том, как собирать и обрабатывать жизненный опыт, я посоветовал в качестве примера «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман». Мой собеседник ответил: «Я уже читал эту книгу, именно поэтому я и пошел поступать на Физтех».

Фейнман продолжает вдохновлять поколение за поколением, и не только в физике. Фейнман-учитель переживет Фейнмана-ученого: его открытия устаревают, его учебники могут устареть, но учебник его жизни будет вдохновлять еще много молодых. То лучшее, что есть в Фейнмане, – это то лучшее, чем обладает род человеческий, это тот огненный дух, который двигает человечество против течения энтропии. Автор хочет сделать признание: я начал писать эти очерки из зависти к Ричарду Фейнману, которого я пытаюсь достигнуть, зная, что мне никогда его не достичь.

Процитируем Пастернака в третий и последний раз:

Цель творчества – самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

МОСКВА, 11 мая — РИА Новости. Ровно 95 лет назад, 11 мая 1918 года, родился Ричард Филипс Фейнман — выдающийся американский физик-теоретик, которого друзья и коллеги за невероятный круг интересов в науке и за ее пределами нередко называли "человеком эпохи Возрождения".

Фейнман присутствовал на первом в мире испытании ядерного оружия, "Тринити", которое провели в июле 1945 года в штате Нью-Мексико — и там ученый отличился тем, что, по собственным словам, был единственным, кто смотрел на взрыв без выданных солнцезащитных очков.

Интересно, что в ходе работы над Манхэттенским проектом Фейнман получил известность не только как одаренный молодой физик, но и как взломщик — благодаря своей наблюдательности и нестандартному мышлению ученый быстро научился вскрывать многочисленные сейфы, в которых хранились бумаги разной степени секретности.

"Ненаучная" страсть Фейнмана, надо полагать, сильно раздражала военное руководство проекта, хотя коллеги считали необычное хобби физика своеобразным развлечением и даже полезным способом достать нужный документ из сейфа, хозяин которого уехал или забыл комбинацию к нему. Впрочем, как отмечает Фейнман в одной из своих книг, после того, как штатный слесарь лаборатории сказал ему, какие комбинации ставятся на заводе "по умолчанию", ему удалось без всякого труда вскрыть каждый пятый сейф в здании.

"Челленджер"

Журналист Джеймс Гляйк в некрологе Фейнмана для New York Times пишет, что тот "за редким исключением, активно избегал разнообразных комитетов, в которые обычно приходится входить известным ученым". Так, однажды в 1960-х годах Фейнман ненадолго стал членом комиссии по учебным планам штата Калифорния, чтобы оценить качество школьных учебников по научным дисциплинам. Комиссии "явно запомнился этот уникальный опыт, потому что Фейнман назвал учебники "отвратительными", "лживыми" и "бесполезными", отмечает Гляйк.

Вместе с тем, в 1986 году Ричард Фейнман, наряду с первым человеком на Луне Нилом Армстронгом и первой женщиной-астронавтом Салли Райд, а также крупными инженерами и учеными, все же вошел в состав так называемой "комиссии Роджерса" под руководством бывшего госсекретаря США Уильяма Роджерса. Комиссия из 14 экспертов должна была найти ответ на очень печальный вопрос — почему 28 января, через 73 секунды после начала своего десятого полета разрушился в воздухе шаттл "Челленджер".

При этом Фейнман и здесь не изменял своему стилю, проводя "независимое" расследование и немало раздражая своим поведением руководство комиссии. Во время телетрансляции официальных слушаний по расследованию катастрофы он положил кусок резины, из которой были сделаны злополучные уплотнительные кольца, в стакан с ледяной водой, и наглядно продемонстрировал, что в таких условиях после сжатия резина не восстанавливает свою форму. Как сейчас уже хорошо известно, "Челленджер" в то утро стартовал при отрицательной температуре воздуха, к которой не был готов — о чем НАСА неоднократно предупреждали и собственные инженеры, и специалисты подрядчика, Morton Thiokol.

В книге "Какое тебе дело до того, что думают другие?" Фейнман подробно рассказывает о своем участии в работе комиссии и о том, насколько сильно его поразило отсутствие нормальной коммуникации между специалистами и руководством агентства, а также непонимание последними простейших технических понятий вроде "запаса прочности". На сайте НАСА можно найти "особое мнение" Фейнмана в виде приложения к итоговому докладу комиссии, которое заканчивается фразой, мгновенно ставшей знаменитой: "Для успешного развития технологии реальность должна быть важнее пиара, ибо природу обмануть нельзя".

Головоломки

Как признается Фейнман в книге "Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!", с самого детства он испытывал "присущую (ему) потребность к разгадыванию головоломок". Причем "головоломками" могло быть что угодно, от школьных загадок и иероглифов майя до сейфов других участников Манхэттенского проекта в Лос-Аламосской национальной лаборатории.

Сейфы Ричарда Фейнмана привлекли от невероятной скуки, поскольку в Лос-Аламосе "развлекать себя приходилось самому". Похожим образом физик связался и с майя: судя по книге, медовый месяц со второй женой, Мэри Лу, которая интересовалась искусством Мексики, был для Фейнмана очень утомительным — пока он не купил в гватемальском музее копию Дрезденского Кодекса, одной из четырёх рукописных книг майя, которые дожили до наших дней.

Из множества "головоломных" увлечений Фейнмана стоит, пожалуй, отметить и флексагоны — любопытнейшие бумажные головоломки в виде многоугольников, которые при перегибании как бы "показывают" свои скрытые стороны. Флексагон придумал британский студент Артур Стоун, которому в аспирантуре Принстона пришлось привыкать к новому формату бумаги Letter, которую используют в Штатах. Обрезая листы А4 до Letter, Стоун случайно сложил из оставшейся полоски фигуру, которая, как он быстро убедился, обладала любопытными свойствами. Британец и его друзья — Фейнман, Брайант Такерман и Джон Тьюки — образовали "Принстонский флексагонный комитет", который занимался теоретическими и практическими аспектами изготовления этих математических игрушек.

Популярная наука

Фейнман, помимо прочего, был очень хорошим преподавателем, который ненавидел "зубрежку" и считал, что если какой-то вопрос невозможно понятно объяснить студенту первого курса, значит, этот вопрос недостаточно изучен. Знаменитые "фейнмановские" лекции по физике, написанные ученым за три года усиленной работы в начале 1960-х, до сих пор остаются популярными у студентов.

Настоящий ученый, Фейнман терпеть не мог все "ненастоящее" в науке: в знаменитом выступлении перед выпускниками Калтеха в 1974 году он назвал подобные псевдоисследования, лишь имитирующие научный метод, "наукой самолетопоклонников" (cargo cult science). По мнению Фейнмана, главный принцип, которому должен следовать ученый, чтобы не оказаться похожим на островитянина, строящего ритуальную "взлетно-посадочную полосу" из дерева, — быть предельно честным в своих методах и "не дурачить самого себя".

По окончании средней школы в 1935 г. Ф. поступил в Массачусетский технологический институт (МТИ) и в 1939 г. окончил его с дипломом бакалавра по физике. В МТИ, вспоминал впоследствии Ф., он осознал, что «наиболее важной проблемой того времени было неудовлетворительное состояние квантовой теории электричества и магнетизма (квантовой электродинамики)». Квантовая электродинамика занимается изучением взаимодействий между элементарными частицами и между частицами и электромагнитным полем.

Множество положений существовавшей тогда теории, созданной Вернером Гейзенбергом, Вольфгангом Паули и П.А. М. Дираком, получили блестящее подтверждение, но в ее структуре были и не совсем ясные моменты, например бесконечная масса и бесконечный заряд электрона. Ф. начал разрабатывать радикально новые теоретические подходы к решению этих проблем. Он назвал допущение о действии электрона на самого себя (а именно оно было источником появления бесконечностей, или расходимостей) «глупым» и предложил считать, что электроны испытывают действие только со стороны других электронов, причем с запаздыванием из-за разделяющего их расстояния. Такой подход позволял исключить само понятие поля и тем самым избавиться от других бесконечностей, доставлявших немало хлопот. Хотя Ф. и не удалось достичь удовлетворительных результатов, нетрадиционность мышления он сохранил на все последующие годы.

В 1939 г. Ф. поступил в аспирантуру Принстонского университета и получил Прокторскую стипендию. В аспирантуре он продолжил эксперименты с различными подходами к квантовой электродинамике, учась на ошибках, отбрасывая неудачные схемы и пробуя множество новых идей, часть которых рождалась в беседах с его руководителем Джоном А. Уиллером. Ф. стремился сохранить принцип запаздывающего действия одного электрона на другой: электрон, испытывающий действие со стороны другого электрона, в свою очередь воздействует на него с определенным дополнительным запаздыванием, подобно свету, отражающемуся назад, к своему источнику. По совету Уиллера Ф. предположил, что такое отражение состоит в испускании не только обычной запаздывающей волны, но и «опережающей», достигающей электрон до того, как начинается его возмущающее действие на другой электрон. Парадоксальный ход времени, текущего не только вперед, но и назад, его не беспокоил, как признавался впоследствии Ф.: «К тому времени я уже в достаточной мере стал физиком, чтобы не говорить: «О нет, это невозможно!»

После многих месяцев математических прикидок, неудач и попыток найти новые подходы Ф. преуспел в преобразовании понятий и уравнений с различных точек зрения. Ему удалось найти оригинальные пути включения квантовой механики в классическую электродинамику и разработать методы, позволяющие просто и быстро получать результаты, требующие при традиционном подходе громоздких вычислений. Одной из наиболее удачных его идей было применение принципа наименьшего действия, основанного на предположении о том, что природа выбирает для достижения определенной цели наиболее экономичный путь. Хотя Ф. и не был удовлетворен своими достижениями, однако он сознавал, что ему удалось существенно продвинуться в решении проблемы, а его работа получила признание. Ф. опубликовал свою диссертацию «Принцип наименьшего действия в квантовой механике» («The Principle of Least Action in Quantum Mechanics») и в 1942 г. получил докторскую степень по физике.

Незадолго до завершения диссертации Ф. получил приглашение на работу от группы принстонских физиков, занимавшихся разделением изотопов урана для нужд Манхэттенского проекта, т.е. для создания атомной бомбы. С 1942 по 1945 г. Ф. возглавлял в Лос-Аламосе (штат Нью-Мексико) группу, работавшую в отделе Ханса А. Бете. Даже в эти годы он находил время размышлять во время поездок в автобусе, производя необходимые вычисления на клочках бумаги, над дальнейшим развитием предложенного им варианта квантовой электродинамики. В Лос-Аламосе Ф. общался с Нильсом Бором, Ore Бором, Энрико Ферми. Робертом Оппенгеймером и другими ведущими физиками. Он был среди тех, кто присутствовал при первых испытаниях атомной бомбы в Алмогордо (штат Нью-Мексико).

После окончания войны лето 1945 г. Ф. провел, работая с Хансом А. Бете в компании «Дженерал электрик» в Скенектади (штат Нью-Йорк). Затем он стал адъюнкт-профессором теоретической физики в Корнеллском университете. Тем временем перед квантовой электродинамикой встали новые вопросы. Так, в 1947 г. Уиллис Э. Лэмб с помощью прецизионных экспериментов показал, что два энергетических уровня, которые, по теории Дирака, должны были бы соответствовать одному и тому же значению энергии, в действительности слегка отличаются («лэмбовский сдвиг»). Другое расхождение между теорией и экспериментом было установлено Поликарпом Кушем, обнаружившим, что собственный магнитный момент электрона более чем на 0,1 % превышает его орбитальный магнитный момент.

Опираясь на основополагающие работы Бете, Ф. приступил было к решению этих фундаментальных проблем, но вскоре у него наступил период застоя, вызванный, по его собственному мнению, тем, что физика перестала доставлять ему наслаждение как интеллектуальная игра. По прошествии какого-то времени он случайно оказался свидетелем того, как в кафетерии Корнеллского университета некто развлекался, подбрасывая тарелку в воздух, и заинтересовался зависимостью между скоростью вращения тарелки и ее «рысканием». Ф. удалось вывести уравнения, описывающие полет тарелки. Это упражнение позволило ему восстановить душевные силы, и он возобновил свою работу над квантовой электродинамикой. «То, что я делал, казалось, не имело особого значения, – писал впоследствии Ф., – но в действительности в этом был заложен великий смысл. Диаграммы и все прочее, за что я получил Нобелевскую премию, берут свое начало в той, казалось бы, бессмысленной возне с летающей тарелкой».

«Все прочее» было новым вариантом теории, в котором квантовоэлектродинамические взаимодействия рассматривались с новой точки зрения – траектории в пространстве-времени. Говорят, что частица распространяется из начальной точки траектории в конечную; возможные взаимодействия «по дороге» выражаются в терминах их относительных вероятностей. Эти вероятности суммируются в ряды (иногда комплексные), для вычисления которых Ф. разработал правила и графическую технику (диаграммы Фейнмана). Внешне простые, но чрезвычайно удобные, диаграммы широко используются во многих областях физики. Ф. удалось объяснить «лэмбовский сдвиг», магнитный момент электрона и другие свойства частиц.

Лучшие дня

Независимо от Ф. и друг от друга, исходя из других теоретических подходов, Джулиус С. Швингер и Синьитиро Томонага почти одновременно предложили свои варианты квантовой электродинамики и сумели преодолеть основные трудности. Используемая ими математическая процедура получила название перенормировки. Доставивших столько неприятностей расходимостей удалось избежать, постулируя положительные и отрицательные бесконечности, которые почти полностью компенсируют друг друга, а остаток (например, заряд электрона) соответствует экспериментально измеренным значениям. Квантовая электродинамика Фейнмана – Швингера – Томонаги считается наиболее точной из известных ныне физических теорий. Правильность ее подтверждена экспериментально в широком диапазоне масштабов – от субатомных до астрономических.

Совместно со Швингером и Томонагой Ф. была присуждена Нобелевская премия по физике 1965 г. «за фундаментальные работы по квантовой электродинамике, имевшие глубокие последствия для физики элементарных частиц». В речи на церемонии вручения премии Ивар Валлер из Шведской королевской академии наук отметил, что лауреаты привнесли новые идеи и методы в старую теорию и создали новую, занимающую ныне центральное положение в физике. Она не только объясняет прежние расхождения между теорией и экспериментом, но и позволяет глубже понять поведение мю-мезона и других частиц в ядерной физике, проблемы твердого тела и статистической механики.

Ф. оставался в Корнеллском университете до 1950 г., после чего перешел в Калифорнийский технологический институт на должность профессора теоретической физики. Там же в 1959 г. он занял почетную должность, учрежденную в память Ричарда Чейса Толмена. Помимо работ по квантовой электродинамике, Ф. предложил атомное объяснение теории жидкого гелия, развитой советским физиком Львом Ландау. Гелий, переходящий в жидкое состояние при 4°К (–269°С), становится сверхтекучим около 2°К. Динамика сверхтекучего гелия резко контрастирует с законами, которым удовлетворяют обычные жидкости: при течении он остывает, а не нагревается; свободно протекает сквозь микроскопически узкие отверстия, «презрев» силу тяжести, вползает вверх по стенкам сосуда. Ф. вывел ротоны, постулированные Ландау для объяснения необычного поведения сверхтекучего гелия. Это объяснение состоит в том, что атомы очень холодного гелия агрегируют в ротоны, образуя нечто вроде дымовых колец.

Вместе со своим сотрудником Марри Гелл-Манном Ф. внес существенный вклад в создание теории слабых взаимодействий, таких, как испускание бета-частиц радиоактивными ядрами. Эта теория родилась из диаграмм Ф., позволяющих графически представить взаимодействия элементарных частиц и их возможные превращения. Последние работы Ф. посвящены сильному взаимодействию, т.е. силам, удерживающим нуклоны в ядре и действующим между субъядерными частицами, или «партонами» (например, кварками), из которых состоят протоны и нейтроны.

Оригинальность мышления и артистизм Ф. как лектора оказали влияние на целое поколение студентов-физиков. Его метод интуитивного угадывания формулы и последующего доказательства ее правильности находит больше подражателей, чем критиков. Влияние как его теорий, так и его личности ощущается в каждом разделе современной физики элементарных частиц.

Ф. был трижды женат. Арлен X. Гринбаум, с которой он вступил в брак в 1941 г., умерла от туберкулеза в 1945 г., когда Ф. был в Лос-Аламосе. Его брак с Мэри Луиз Белл, заключенный в 1952 г., закончился разводом. В 1960 г. он женился в Англии на Гвенет Ховарт. У них родились сын и дочь. Искренний и непочтительный к авторитетам, Ф. входил в состав президентской комиссии, расследовавшей обстоятельства взрыва космического корабля многоразового использования «Челенджер» в 1986 г. Он составил собственный тринадцатистраничный отчет, в котором критиковал ответственных сотрудников Национального управления аэронавтики и космических исследований (НАСА) за то, что те дали «одурачить себя», не заметив существенных недостатков в конструкции космического корабля. Человек неуемной любознательности и разносторонних интересов, Ф. с удовольствием играл на барабанах «бонго», изучал японский язык, рисовал и занимался живописью, принимал участие в дешифровке текстов майя и проявлял живой интерес к чудесам парапсихологии, относясь к ним, однако, с изрядной долей скепсиса.

Помимо Нобелевской премии, Ф. был удостоен премии Альберта Эйнштейна Мемориального фонда Льюиса и Розы Страусе (1954), премии по физике Эрнеста Орландо Лоуренса Комиссии по атомной энергии Соединенных Штатов Америки (1962) и международной золотой медали Нильса Бора Датского общества инженеров-строителей, электриков и механиков (1973). Ф. был членом Американского физического общества. Бразильской академии наук и Лондонского королевского общества. Он был избран членом Национальной академии наук США, но позднее вышел в отставку.

Я не физик
Виктор 21.05.2019 03:42:30

Мистер Фейнман невероятный человек! Его книги вдохновляют на изучение чего-то нового. Его лекции открывают мир физики. Они настолько интересны и просто в объяснении, что по ним нужно писать учебники.

"Челленджер"

Головоломки

Популярная наука

Данная книга представляет собой перевод лекций, прочитанных Нобелевскими лауреатами Ричардом Фейнманом и Стивеном Вайнбергом на Дираковских чтениях в Кембридже. В живой и увлекательной форме рассматриваются различные аспекты сложной и до конца еще не решенной проблемы объединения квантовой теории с теорией относительности.

В лекции Р. Фейнмана подробно обсуждаются природа античастиц и связь спина со статистикой. Лекция С. Вайнберга посвящена вопросам построения единой теории, объединяющей теорию гравитации с квантовой теорией.

Характер физических законов

Ричард Фейнман — выдающийся физик-теоретик, талантливый педагог, профессор, чьи лекции, прочитанные во время традиционных Мессенджеровских чтений в Корнельском университете в 1964 году, стали настольной книгой нескольких поколений физиков во всем мире.

Какое тебе дело до того, что думают другие?

Книга «Какое тебе дело до того, что думают другие?» повествует о жизни и приключениях знаменитого ученого-физика, одного из создателей атомной бомбы, лауреата Нобелевской премии, Ричарда Филлипса Фейнмана.

Первая часть посвящена двум людям, которые сыграли в жизни Фейнмана очень важную роль: его отцу, который воспитал его именно таким, первой жене, которая, несмотря на их короткий брак, научила его любить.

Вторая часть посвящена расследованию Фейнманом катастрофы, которая произошла с космическим шаттлом «Челленджер».

Книга будет весьма любопытна тем, кто уже прочел другую книгу Р.Ф. Фейнмана «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»

Радость познания

Великолепная коллекция коротких работ гениального ученого, талантливого педагога, великолепного оратора и просто интересного человека Ричарда Фейнмана — блестящие, остроумные интервью и речи, лекции и статьи.

Вошедшие в этот сборник работы не просто дают читателю представление об энциклопедическом интеллекте прославленного физика, но и равно позволяют заглянуть в его повседневную жизнь и внутренний мир.

Книга мнений и идей — о перспективах науки, об ответственности ученых за судьбы мира, о главных проблемах бытия — познавательно, остроумно и необыкновенно интересно.

Фейнмановские лекции по физике. Том 1

1 том. Современная наука о природе. Законы механики.

Фейнмановские лекции по физике. Том 2

Вниманию читателя предлагается знаменитый курс лекций по общей физике, который выдающийся американский физик, Нобелевский лауреат Ричард Фейнман читал в Калифорнийском технологическом институте.

В рассказе Фейнмана ярко отражаются те причины, которые побуждают физика вести тяжелую работу исследователя, а также те сомнения, которые у него возникают, когда он сталкивается с трудностями, кажущимися непреодолимыми. Эти лекции помогают не только понять, почему интересно заниматься наукой, но и почувствовать, какой дорогой ценой достаются победы и как порой бывают тяжелы дороги, к ним ведущие.

2 том. Пространство. Время. Движение.

Фейнмановские лекции по физике. Том 3

3 том. Излучение. Волны. Кванты.

Фейнмановские лекции по физике. Том 4

4 том. Кинетика. Теплота. Звук.

Фейнмановские лекции по физике. Том 5

5 том. Электричество и магнетизм.

Фейнмановские лекции по физике. Том 6

6 том. Электродинамика.

Фейнмановские лекции по физике. Том 7

7 том. Физика сплошных сред.

Фейнмановские лекции по физике. Том 8

Фейнмановские лекции по физике. Том 9

8 и 9 тома. Квантовая механика.

Фейнмановские лекции по физике. Том 10

Ричард Фейнман считается не только одним из самых значительных физиков XX века, но и одной из самых завораживающих и уникальных фигур современной науки.

Этот ученый внес огромный вклад в изучение квантовой электродинамики — основной области физики, исследующей взаимодействие излучения с веществом, а также электромагнитные взаимодействия заряженных частиц. Кроме того, он широко известен как преподаватель и популяризатор науки.

Яркая личность Фейнмана и его сокрушительные суждения вызывали как восхищение, так и враждебность, но несомненно одно: современная физика не была бы такой, какой она является сегодня, без участия этого удивительного человека.

Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!

Американский физик Ричард Фейнман был одним из создателей атомной бомбы. Его работы по квантовой электродинамике удостоены Нобелевской премии.

Физика была для него всем: ключом к устройству мира, увлекательной игрой, смыслом жизни. Однако это отнюдь не полный ответ на вопрос «Кто такой Ричард Фейнман?». Его незаурядная, многогранная личность выходит далеко за рамки привычного нам образа авторитетного ученого и заслуживает не меньшего внимания, чем его выдающиеся научные достижения.

Известный своим пристрастием к розыгрышам, он не давал друзьям и коллегам расслабиться или заскучать. Скептическое отношение к культуре и искусству не помешало ему стать неплохим художником-портретистом и играть на экзотических музыкальных инструментах. Жажда познания постоянно толкала его на неожиданные эксперименты, он с наслаждением примерял на себя роли, солидному профессору никак не подобающие.

И вряд ли кто-то способен рассказать об этом лучше, чем сам Фейнман. Мудрость и озорство, хитроумие и честность, ядовитый сарказм и детский восторг перед неизведанным удивительным образом сочетаются в каждой его истории.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью